Как экономить, используя знания о работе собственного мозга, и сколько денег достаточно для счастья — Финтолк поговорил с популяризатором науки Асей Казанцевой.

Ася Казанцева — научный журналист, популяризатор науки, автор книг о человеческом мозге и поведении, лауреат премии «Просветитель»

В мозге нет единства мнений

— С точки зрения науки, что мешает нам распоряжаться деньгами рационально: экономить, иметь подушку безопасности, откладывать деньги на крупные покупки?

— Есть такая наука — нейроэкономика, она же нейробиология принятия решений. Главное, чему она нас учит, — что в мозге нет никакого единства мнений. Разные его отделы обрабатывают разные аспекты информации и могут выступать в поддержку разных опций. По нейроэкономике есть отличный курс лекций Василия Ключарева на Coursera, и у меня в книжке «Мозг материален» есть несколько глав об этом.

В некоторых исследованиях процесс принятия решений удается буквально наблюдать собственными глазами, на томограмме. Если вы предлагаете человеку простую экономическую игру, в которой он может получить или потерять деньги, то это вызывает отклик в подкорковых эмоциональных центрах:
Прилежащее ядро, которое обрабатывает положительные эмоции, активно тем сильнее, чем выше вероятность выигрыша.
Амигдала, она же миндалевидное тело, в основном вовлечена в работу с негативными эмоциями, и ее активность пропорциональна шансам на потерю денег в экономической игре.
Лобная кора сопоставляет сигналы от обоих противоборствующих центров, и то решение, которое примет в итоге человек, можно предсказать, наблюдая за этим соревнованием.

По всей вероятности, то же самое происходит и в реальной жизни. Рациональность не существует отдельно от эмоций. Если человек тратит деньги на красивую одежду, хотя их неплохо было бы инвестировать в акции, то, видимо, прилежащее ядро его мозга посчитало, что от кофточки здесь и сейчас будет больше радости, чем от возможных дивидендов когда-то потом, и его активность оказалась достаточно сильной, чтобы оно победило в соревновании, скажем, с амигдалой, опасающейся, что деньги закончатся. Если где-то и есть свобода воли, то в том, на каких наших внутренних импульсах — из всего их спектра — мы пытаемся фокусировать внимание, кого пытаемся подпитывать, на чьей стороне играть.

— Каким образом это делать?

— Например, чтобы тратить меньше денег, можно целенаправленно культивировать в себе тревожность, думать: «Ах, боже мой, я сейчас куплю эту кофточку, а потом умру под забором». Стараться приглушать активность прилежащего ядра, отвечающего за удовольствие.

Можно попытаться, наоборот, быть с собой гуманнее: много думать об отдаленных целях и пытаться сделать так, чтобы прилежащее ядро получало больше радости от них.

То есть, например, постоянно держать в голове картинку того, как будет здорово, когда появится свое жилье, какое оно будет прекрасное, как вы купите кресло-гнездо и книжные полки.

Это может оказаться для вашего прилежащего ядра более сильным удовольствием, если у вас хорошее воображение.

Счастье в деньгах. Но до предела

— То есть финансовую дисциплину можно натренировать?

— Мозг меняется в процессе обучения. Каждый раз, когда мы активируем какой-то нейронный контур, он укрепляется. И это проблема, потому что, когда мы принимаем решение, мы не просто принимаем решение, а повышаем вероятность того, что будем принимать такое же решение в будущем.

Каждый раз, когда мы купили ненужную шмоточку и получили радость от этого, мы укрепляем нейронные контуры, отвечающие за получение радости от покупки ненужных шмоточек.

Нужно как-то научиться испытывать радость от того, что у нас есть деньги, что финансовый эквивалент той самой кофточки лежит на сберегательном счете и предотвращает смерть от голода под забором. Мне кажется важным и полезным бояться, что вы умрете от голода под забором, для накопления денег, для финансовой дисциплины.

— Деньги делают людей счастливее? Что об этом говорит наука?

— Об этом есть исследование психолога Даниэля Канемана, нобелевского лауреата по экономике. Деньги важны для счастья, но до определенного предела. 

Канеман оценивал счастье людей двумя способами.
Во-первых, спрашивал, насколько их жизнь удалась, насколько они ею удовлетворены и довольны в глобальных масштабах.
Во-вторых, просил посчитать, сколько времени они в течение дня испытывают ту или иную эмоцию, например, счастливы или грустят.

Выяснилось, что оценка своей жизни как удавшейся или не очень связана с богатством напрямую, что логично. Но вот на количество положительных эмоций в повседневной жизни деньги влияют только до определенного предела. Взаимосвязь исчезала, как только доход достигал 75 000 долларов в год на семью. Это примерно как две зарплаты по 3 000 долларов в месяц.

До этого порога связь есть: чем больше у людей денег, тем больше и повседневной радости жизни. А вот дальше количество денег растет, а на количестве положительных эмоций это уже не отражается.

Для России, скорее всего, сумма оказалась бы заметно меньше, так как у нас ниже и зарплаты, и цены на многие вещи. 

То есть с точки зрения ежедневных положительных эмоций люди с зарплатой в 3 000 и 5 000 долларов не отличаются. На первое место выходят уже другие факторы: удовольствие от работы, отношения с родственниками, есть ли у вас котик.

Деньги, конечно, влияют на то, сможете ли вы завести котика, но все-таки не настолько. Люди с 3 000 и 5 000 долларов, я думаю, могут завести одинаковое количество котиков.

Человек знает невероятно мало, и это вызывает беспокойство

— Популяризатор науки — это профессия? 

— Да. Есть ученые, которые заняты производством нового знания. Есть образованные молодые горожане, которым интересно, что ученые наоткрывали. И между ними естественным образом формируется прослойка переводчиков, ретрансляторов, которые постоянно следят за какой-то областью знания. Информации производится невероятно много, в мире около шести миллионов действующих ученых, они публикуют каждый год около двух миллионов научных статей. Сегодня невозможно быть человеком энциклопедически образованным, разбираться сразу во всем, это осталось в XIX веке.

Человечество как команда знает очень много, каждый отдельный человек не знаком почти ни с чем за пределами своей профессии.

Существование популяризаторов позволяет человеку получать хотя бы краткий пересказ, общее понимание ключевых трендов, чтобы совсем не чувствовать себя выкинутым на обочину прогресса.

— Насколько это прибыльно? Сколько и на чем вы зарабатываете?

— В нормальное мирное время мои заработки определяются количеством людей, которые хотят меня слушать или читать.

Математика примерно такая: допустим, я еду читать лекцию в Санкт-Петербурге, на нее приходит 200 человек, каждый покупает билет за 500 рублей. Получается 100 000 рублей, которые мы делим 50 на 50 с площадкой, организующей лекцию.

Сейчас, в коронавирусную эпоху, живые лекции исчезли, но остались вебинары, в первую очередь корпоративные, для сотрудников каких-то крупных компаний. Гонорары за них примерно такого же порядка. Ценообразование в нашем ремесле — это производная от статусности и известности. Люди с кандидатской степенью стоят дороже, чем магистры.

Люди, у которых 500 000 просмотров на ютубе, стоят дороже, чем те, у кого по 100 000 просмотров. Но и вторые не бедствуют, потому что спрос все равно высокий.

Книжки приносят меньше денег непосредственно, это, скорее, история про вторичные выгоды. Основной источник заработка для любого популяризатора науки — это именно лекции. А книжки — это способ повышать гонорары.

С продажи одного экземпляра книжки автор получает примерно 20 рублей. Если вы написали книжку и потом продали ее тиражом в 3 000 экземпляров, то заработали на ней 60 000. Это ни о чем, учитывая, что книжка пишется примерно полгода. Если вы продали ее тиражом в 30 000 экземпляров, то это уже дает нормальную такую офисную зарплату за период ее написания — но все равно это очень отложенный доход, книжки допечатываются небольшими тиражами и продаются постепенно.

«Вероятно, маски с нами навсегда»

— Вы принимали участие в исследовании COVID-19. Расскажите об этом проекте.

— Пандемия застала меня в Бристоле, где я училась в магистратуре. Когда обучение перешло в дистанционный режим, я переехала в Петербург. Провела там месяц, только-только обустроилась, а потом увидела объявление о том, что требуются волонтеры-биологи для участия в проекте по изучению свертывания крови при коронавирусной инфекции, и ради этого переехала в Москву. Я работала в красной зоне, в этом вот космонавтском белом костюме, в ночные смены, с прекрасными коллегами, и это была большая радость для меня. Здорово, что мое образование дало мне возможность приобщиться к борьбе с вирусом, хотя, конечно, мой вклад не сопоставим по важности с тем, что делают настоящие герои — врачи. Проект запущен академиком Фазли Атауллахановым. Еще в начале пандемии он предположил, что повышенная склонность к тромбообразованию ухудшает прогноз при коронавирусной инфекции. Осенью уже начали вырабатывать клинические рекомендации о том, как корректировать дозы антикоагулянтов — лекарств, снижающих тромбообразование, — у пациентов с коронавирусом.

— Коронавирусная инфекция надолго с нами? Есть ли шанс вернуться к нормальной жизни в ближайшее время?

— Коронавирусная инфекция с нами, по всей видимости, навсегда. Вопрос в том, насколько она будет парализовать систему здравоохранения. Больше уже никто не надеется, что все переболеют, появится коллективный иммунитет, и проблема решится сама собой — особенно учитывая, что уже появились данные о возможности заразиться повторно.

Вакцина вряд ли будет полностью предотвращать заражение и циркуляцию вируса. Респираторные вирусы хорошо распространяются и хорошо мутируют. Скорее всего, вакцинация сделает распространение вируса менее стремительным, количество заболевших в каждый конкретный момент времени будет меньше, и благодаря этому система здравоохранения будет спокойно с ними справляться.

Но, вероятно, даже проведение всеобщей вакцинации не отменит рекомендаций по ношению масок в общественных местах.

Можно провести аналогию с сексуальной революцией. Когда после войны появились антибиотики, люди перестали бояться инфекций, передающихся половым путем. В 60-70-е годы люди часто занимались сексом с кем попало, не используя презервативы. Это было весело, пока в 80-х не открыли ВИЧ. Тогда стало страшно. Все начали использовать презервативы. Старое поколение ворчало, им это казалось странным. Но сегодня это абсолютная норма.

С высокой долей вероятности что-то похожее будет и с масками: старое поколение, которое помнит свободные времена, когда в метро ходили без масок, будет ворчать. Но со временем на них будут смотреть все более странно, как на опасных сумасшедших. А маски станут новой нормой, как когда-то презервативы.

Новые вирусы будут появляться еще и еще. В этом смысле показательна разница между китайцами и европейцами. Я училась в Бристоле в большом международном университете, и у меня была возможность наблюдать, что, пока все европейцы в феврале-марте считали, что это все полная ерунда, китайцы немедленно начали носить маски.

Две предыдущие серьезные инфекции, птичий грипп и SARS (атипичная пневмония), циркулировали в Азии, а до Европы почти не дошли. Поэтому у жителей Азии есть опыт, они знают, что к новому вирусу лучше относиться серьезно.

Вероятность появления новых эпидемий повышается с каждым годом, потому что у диких животных есть еще много заболеваний, потенциально опасных для нас. Чем больше людей с ними взаимодействует и чем больше они потом путешествуют, тем выше вероятность, что на нас перекинется и распространится по планете еще что-нибудь неприятное. Высока вероятность, что культура ношения масок сохранится, как это ни печально. Но, с другой стороны, мы будем меньше болеть простудами и гриппом. 

Фото: Анна Сетина, Анна Лаас